“Мы видим их тогда, когда они не видят нас”: спецназовцы рассказали об особенностях и сложностях работы “под блюром”

КИЕВ. 1 июня. УНН. Мы беседуем в одном из заведений Харькова. Для них война — это “работа”, а масштабные операции по устранению врага и освобождению оккупированных территорий – обычная рутина. Их лица и имена остаются “под блюром”. Об особенностях работы спецназа, этапах подготовки, сложностях и опыте боевых действий УНН поговорил с командиром группы “Дельта” - отряд специального назначения "Омега" Национальной Гвардии Украины.

УНН не называет ФИО военнослужащих в рамках конфиденциальности

- Где ваше подразделение встретило полномасштабное вторжение?

Наш участок ответственности – Харьков, где мы находились изначально. После того, как отогнали россиян от Киева и Харькова – наша зона ответственности сместилась. 24 февраля мы встретили первый бой на Окружной дороге в Харькове. Тогда заезжала бронетехника, и там работали наши товарищи на БТР. Было много моментов, которые сыграли значительную роль при обороне города.

прим. В первые дни вторжения российская армия захватила большую часть Харьковской области. Тогда вооруженные силы рф подошли к окраинам Харькова, однако так и не смогли его взять. После этого наступление на город застопорилось, и в мае войска были отведены, но бои на территории области продолжались. К апрелю российская армия захватила ключевые транспортные направления региона — Купянск, Изюм, Балаклею.

В ходе контрнаступления ВСУ (7-11 сентября 2022 года) большинство оккупированных территорий области были освобождены. За это время украинские военные смогли вернуть контроль над более чем 544 населенными пунктами.

Первые дни мы встретили на Салтовке. Там их (россиян – ред.) отбили, и там же остановились. В город заходили около пяти групп спецназа. Также были разведчики. На школе по улице Шевченко, была одна из самых знаковых операций, потому что там мы получили важную информацию. Уверен, что в конце войны это раскроют. Но школа была ключевым пунктом, который не дал всем ДРГ и агентам продолжать свою работу в городе. После этого их агентура застыла. Россияне ставили большие ставки на агентурные сети, которые были спящими, и были завезены за три месяца, полгода и год до полномасштабной войны

- То есть, агентура в Харьков была завезена задолго до вторжения?

Да, и это нормальная практика, и любая война между государствами так и происходит.

- На каких направлениях вы воевали после 24 февраля?

Харьков, Донецк, Луганск. Харьковская область тоже все еще не полностью освобождена. В этом регионе за каждый поселок идет сильный бой. Важно понимать специфику нашей работы – это специальные локальные задачи. Это не то, что нам дали участок обороны 50 км. Мы можем позволить себе работать на тех участках, где нам интересно, помимо тех, где нас просят или ставят задачи. Одна из крайних наших поездок была в Бахмут. Мы там были около двух месяцев.

- Какие были самые сложные операции?

Если считать Бахмут общей операцией, которая длилась 2,5 месяца – то она запомнилась (смеется – ред.).

Если честно, я не считаю количество операций, так как их проведение – моя работа. Но кроме Бахмута, одна из самых запоминающихся была в Харьковской области в первые месяцы вторжения. Тогда мы зашли в тыл противника, приблизительно на 10 км в глубь. Скажем так, мы устранили людей, которые нам не нравились (смеется – ред.), и ушли без потерь, хотя попали в засаду, но вышли все целые.

Наши задачи заключаются не только конкретно в освобождении населенных пунктов. Мы работаем тихо, малыми группами, выполняя специфические задачи. Был еще случай, когда на один из населенных пунктов было основное наступление наших. А мы сделали так, чтобы противник думал, что украинцы есть везде. Представьте, идет основное наступление на один из населенных пунктов, а у них где-то во фланге в тылу в соседнем населенном пункте идет бой. И тот, кто отвечает за этот участок, должен решить проблему, которая заключалась в том, что ВСУ давят в одном месте, а тут ему звонит взводный, и говорит: “У меня тут в н.п., в котором, априори, никого не должно быть, идет бой”. И это создавало им проблему. Недавно, кстати, был год с выполнения этой операции.

То есть, мы делаем подготовку для деоккупации. В первую очередь, мы разведчики-диверсанты, которые должны собрать информацию, которую нужно проанализировать и дать результат – где у врага есть слабые места. А потом проводится диверсионная работа.

- Сколько времени может уйти на анализ разведданных?

Какой срок нам ставят, в такой мы и должны вложиться. Бывает, что нужно максимально быстро. А бывает, когда мы понимаем, что через три дня начнется масштабная операция. И все эти дни – “и днем, и ночью” идет работа. Потом это передается дальше. Мы проводим брифинги, советуемся со всеми, кто принимает в этом участие. В странах НАТО это стандартная практика — проводить брифинг перед операцией, где обсуждается полный план действий. Проводится анализ всех возможных внештатных ситуаций, вплоть на случай, если что-то пойдет не так.

- Как проходили бои в Бахмуте?

Там были городские бои. Если говорить откровенно, то очень мало стран, кроме нас, у которых был опыт городских боев. Это сложный полноценный бой, где есть многоэтажные дома и частные секторы. И такого опыта до вторжения у нашей армии не было. Потому это скорее навык для всех нас – для тех, кто планирует эти операции, кто занимается обороной таких городов. Бахмут, на самом деле, медийно раскрученный, но есть и другие населенные пункты, где происходит то же самое – Авдеевка, Марьинка, которой уже нет. Там, где русские не могут пройти – они используют тактику «выжженной земли», тут ничего не поменялось. Точно также они работали и в Сирии.

- В чем сложность городских боев?

В том, что слишком много углов и мест, где можно прятаться и обороняться. Это неудобно для того, кто атакует. Россияне знали, что мы их видим постоянно. В один из периодов они выяснили, что у нас были проблемы с “глазами” по ночам, так как “птичек”- квадрокоптеров у нас не всегда хватает. Тогда они перешли на тактику работы ночью.

А днем у них было очень просто – они отправляли своих на смерть “волнами”. Я видел своими глазами, как “Вагнер” (это были основные войска на тех участках, где были мы) идут “волнами”. То есть, они отправляют первую “волну”, которая идет без ничего. Грубо говоря, из снаряжения были только лопаты. Это зеки, которые бегут первые, обнаруживают наши огневые точки, и наша сторона реагирует. Кому повезло – добежал куда-то, начинает копать для следующей “волны”. Вторая “волна” бежит уже полу-снаряженная – с автоматом, но без каски. Действуют точно также – добегают, где-то выстреливают, чтобы выявить наши огневые позиции. Потом бежит третья – более подготовленная. И они уже более прицельно давят по нашим огневым точкам, при поддержке более тяжелого вооружения и техники. И за день таких “волн” могло быть от трех до десяти. Бывало такое, что они днями пробивали оборону, кидали “волны” своих бойцов, выявляли наши точки, анализировали, что иногда приводило к потерям наших позиций.

- Говоря о “серых зонах” – много ли их было в Бахмуте?

“Серых” зон не было. Был “дом-дом”. Наша позиция в застройке, и через 5 метров их позиция. Расстояние между нами было в одну комнату. То есть, это происходило в обычном жилом квартале, где стоят обычные дома – огород через огород. И тишины там нет. Тишина бывает, когда им чуть-чуть “дали по зубам” – они отошли, и у них перерыв, пока они там подготовят зеков, и начнут все по новой. Важно понимать масштабы их “мясозакидательства”. Потому что на одном участке фронта, размером в 100 метров, они могли за один бой потерять около 15 человек. И вот так происходило на каждом таком участке.

- А у вас были потери? Правда ли, что с украинской стороны их очень много?

По сравнению с русскими, их не так много. В нашем подразделении за время операции в Бахмуте не было ни одного погибшего. Мы вышли оттуда в полном составе, и это была очень удачная командировка — мы показали результат и все вышли живыми.

Об особенностях работы подразделения специального назначения, сложностях и планировании операций

- Что самое сложное в работе спецназа?

Любая работа сложная по-своему. Начиная от подготовки к операции, и заканчивая выходом. Нет такого, что все легко.

- Сколько может занимать подготовка к операции?

Бывает такое, что времени нет, и планирование происходит по дороге на задачу. В первые дни (полномасштабного вторжения – ред.) мы могли выехать, поработать, вернуться, и через 2 часа выехать на другую задачу. Задания нам ставили силы обороны Харькова. Все военные части между собой взаимодействуют – это и наше подразделение, КОРД, Альфа и другие. Во время войны у нас одно руководство – армия и военные администрации.

- То есть, вы можете получить задачу уже в дороге, и по пути планировать ее выполнение?

Да. Возьмем в пример Салтовку в первые дни. Нам тогда сказали, что они (россияне – ред.) уже стоят там. Мы выезжали, и по ходу событий разбирались – сколько их, где они именно, и т.д. В первые дни было сложно, потому что их было очень много. Они были вокруг Харькова, и некоторые пытались прорваться в город, некоторым это удалось. Их только заметили на Салтовке, а они уже по Пушкинской едут. Тогда было сложно, потому что обстановка менялась быстро. Потом смена обстановки стала более стабильной. Первая неделя была активной, когда они пытались прорваться в город. Когда мы им “дали в нос” и отодвинули – они начали тормозить. Их неудачи дали нам время и возможность анализировать, что происходит, и тогда мы начали работать.

- Все, кто желает попасть в ваше спецподразделение, проходят специальную подготовку. Какие этапы она в себя включает, и удается ли всем желающим ее пройти?

Во-первых, чтобы к нам попасть — нужно уже быть военным. Ни для кого не секрет, что все штаты расширяются. Во время войны есть такой момент, что в любом подразделении есть мобилизационный резерв. Допустим, в батальоне может добавиться еще одна рота. То же самое и в любом подразделении. В целом, можно взять и обучить. У нас, например, есть мобилизованные люди-строители, которые быстро в первые дни (полномасштабной войны – ред.) прошли подготовку по ударным БПЛА. И хотя гражданским сложно понять такую военную кухню, но тем не менее, на их счету много техники и живой силы противника. В Бахмуте они с помощью двух квадрокоптеров останавливали наступление. Потому всегда есть исключения.

Из основного: нужно сдать нормативы ОФП (общей физической подготовки – ред.), и пройти собеседования с командиром той группы, в которую идет боец. Если он не дурак, но чего-то не знает – это не проблема. Если он сдает на достаточно высоком уровне ОФП, то всему остальному можно научить.

- Сколько времени занимает обучение одного специалиста?

Во-первых, важно понимать, о какой специальности идет речь, и что это за подразделение. Если боец достаточно толковый и не глупый – то его можно научить всем необходимым навыкам, максимум, за три месяца. Он будет знать практику и теорию. Но, чтобы стать спецназовцем, этого очень мало. Я считаю, что за три месяца ты можешь научиться всему необходимому, но тактическому мышлению, пониманию своей роли в рабочей ячейке – на это необходимы года. Абсолютно любое подразделение специального назначения практикуется и выполняет специальные задачи. Но чтобы этого достичь и выполнять задачу успешно – необходима командная работа, чтобы каждый знал свою роль, и в любой критической ситуации понимал, как действовать. И у бойца нет только одной роли. Она меняется каждую минуту боя.

- Сколько человек в вашей группе?

По разному бывает. В группе может быть 15, 20, 30 человек. Это зависит от задачи, на которую мы набираем определенных специалистов. Не существует точного числа. Есть фундаментальное количество человек, которое не меняется, и не должно. Этот состав я не могу называть в целях безопасности. Но в этом контексте отмечу, что важно понимать отличие спецназовца от других бойцов. Он обязан уметь делать достаточно широкий спектр действий. Помимо того, что он должен искусно владеть своим оружием, он также должен знать на все 100% тактическую медицину. Это один из самых важных моментов в работе. Мы можем позволить себе оказывать ту медицинскую помощь, которую обычно имеют право оказывать только врачи. И так во всем. Подготовка спецназовца включает в себя не только медицину и стрельбу, а и разведывательно-диверсионную подготовку, тактико-специальную, инженерную, высотную, парашютно-десантную. Это ежедневная подготовка. То есть, ты должен уметь все – помимо того, что должен знать все о своем оружии, о тактике твоей команды – ты еще должен анализировать поведение врага, и его повадки. За наших два месяца в Бахмуте противник поменял тактику, и нужно было подстраиваться и видеть это все.

- Вы анализируете тактику действий противника после каждого боя?

После любой задачи всегда идет анализ. Как командир, ты обязан это делать, если ты хочешь быть эффективным. Каждый день нужно совершенствоваться. Как ни крути, в войне хоть все задачи и разные, но в них есть что-то одинаковое.

- Какая возрастная категория военных в вашем подразделении?

Все молодые парни. Есть опытные мужчины. Но в среднем — 30 лет.

- Возвращаясь к проведению операций. У вас бывали провалы и ошибки?

Провалов, как таковых, не было. Были ошибки, но это нормально. В каждой операции есть ошибки, просто они бывают большие, и есть незначительные. У нас были операции, в которых мы принимали участие, то есть работали совместно с кем-то еще. И там были плачевные последствия, но не из-за наших ошибок. В основном, мы всегда выкручивались, и выполняли все задачи. Неправильно принятых решений не было. Хуже, если есть бездействие, чего мы себе не позволяли. Решение в критических ситуациях принималось всегда быстро.

- Говоря о стандартах НАТО, и об опыте ведения войны украинской армией, чему мы можем поучиться у стран НАТО?

Основное — это логистика. Она у них на достаточно высоком уровне. В первые дни войны это было проблемой. Та логистика, которая есть в НАТО, нам постепенно удалось ее внедрить, что очень помогло нам в этой войне.

- С какими еще проблемами военные столкнулись в начале полномасштабного вторжения? Что вы наблюдали лично?

Была проблема во взаимодействии между войсками. Но удалось достаточно быстро возобновить связь, настроить работу. Помимо этого, у нас нет своего производства в тех масштабах, в которых мы нуждаемся. В остальном мы многому научились. С 2014 года мы не сидели на месте. И с учетом того, что они (россияне – ред.) называют себя “сверхдержавой” и “второй армией мира”, то им должно быть стыдно.

- Вы сталкивались с врагом в прямом контактном бою или глаза в глаза?

Как правило, мы видим их тогда, когда они не видят нас. Были прямые контактные бои. Это довольно скучно (смеется – ред.). В этом ничего нет сложного и страшного, так как все понимают риски. И если бы мы постоянно реагировали на риски, то сейчас не сидели бы тут, а лежали в другом месте.

- Насколько сложно координировать группу и брать командование на себя?

Все приходит с опытом. Зависит от того, кто тебя обучает. У меня был хороший командир, и я у него многому научился, за что я ему благодарен. Я не вижу сложностей в самом процессе координации. Сложно бывает лишь в момент ответственности.

- Последние месяцы на всех площадках активно обсуждается наше контрнаступление. Высшее руководство заверило, что подготовка практически завершена. Что думают военные по этому поводу?

Ничего нового тут не скажу. Это не будет исключительно на одном направлении. Одно будет создавать почву для следующего. Можно вспомнить, как говорили про деоккупацию юга, но в итоге, в тот период освободили Харьков. У нас достаточно толковое высшее военное руководство. Мы видим результат на Харьковском и Херсонском направлениях, потому остается наблюдать.

- Как вам удается совмещать личную жизнь/семью и войну?

То, чем мы занимаемся – это не для большинства. Во-первых, сюда не берут обычных парней с улицы. Ты уже должен владеть базовыми навыками, и твое морально-психологическое состояние должно быть на определенном уровне, и заточено под определенную работу. Те, кто не выдерживает эту работу, и морально им не подходит – не остаются здесь. Если ты не умеешь оставлять работу на работе, то так можно и в больницу попасть.

- Как вы справляетесь с таким стрессом?

В моей практике, за эту войну в подразделении был человек, который не выдержал, но это нормально. В обычных войсках таких сотни, которые не выдерживают. И это нормально, не каждый человек готов к этому, и работать в таких условиях. Видите, я даже говорю “работать”, потому что для нас это, в большей степени, работа. Каждый день до полномасштабной войны мы тренировались на случай, если придет время применить эти навыки. Сейчас это время пришло.

- Как ваши семьи реагируют на вашу работу?

Во-первых, не у всех семьи знают, чем мы занимаемся. Они могут где-то догадываться, но чем больше они будут знать, тем больше будут нервничать.

- Бывали ли ситуации, когда вы находились в шаге от смерти?

Было много таких случаев. За один выход в Бахмуте, а таких были десятки – можно было три раза сказать, что чудом остались живы. Есть чутье, которое развивается с опытом. А у кого-то и врожденное.