Ломали пальцы, били шокером и резиновой дубинкой: выживший в плену у рашистов рассказал об издевательствах оккупантов

КИЕВ. 19 июля. УНН. Дарья и Виталий – молодая супружеская пара, оказавшаяся в эпицентре “резни” произошедшей в Киевской области. В первый же день вторжения оккупанты вошли в Дымер. А в марте Виталия взяли в плен. Дарья оказалась перед лицом неизвестности - связи с мужем не было и о судьбе Виталия она ничего не знала. Супруги рассказали УНН о том, что происходило за “закрытыми дверьми” плена, и как им удалось выжить.

Виталий: Мы находились у моих родителей в смт. Дымер, Вышгородского района, Киевской области. Российские военные зашли туда в первый день войны. Сразу же были “обрублены” все средства коммуникации, отключено электричество и вода.

Даша рассказывает, что на второй день войны был взорван мост на подходе к Киеву (на рубеже речки Тетерив), что также осложняло выезд. На тот момент российские военные расставили блокпосты по всему населенному пункту. Выехать было уже невозможно.

Дарья: В начале марта от соседей пошел слух, что русские ходят по домам, и диктуют свои правила: калитка должна быть открытой, если нет — будут стрелять, собаки должны быть на привязи, если нет — выстрел.

В один из дней мы вышли с Виталиком во двор, чтобы попробовать поймать связь. В тот момент моя мама эвакуировалась из Ирпеня, я пыталась до нее дозвониться. В момент, когда мы стояли с двумя телефонам, прям возле нашего дома проехали три БТР. С одним из солдат мы пересеклись глазами. Вот тогда началась сильная паника.

Людей на улицах в селе практически не было. А если ходили, то с белыми повязками. На машинах ездить было нежелательно. Мы слышали, что они убили мужчину, он ехал на машине в свой магазин и его застрелили. В центре русские давали “гуманитарную помощь”, и снимали это на видео для своих каналов. Еда там была из наших ограбленных магазинов.

Виталий: В последние две недели, перед уходом из Киевской области, они начали «зачистку» и поиск всех, кто мог причинить им «дискомфорт» и сопротивление. 24 марта очередь дошла до нашей улицы. Интересно то, что у других людей они обыскивали абсолютно все. Заглядывали в каждую щель, огород, чердаки, и так далее. В нашем же случае, пришли исключительно за мной, не заходили даже в комнаты, только в нашу.

Дарья: Они (оккупанты – ред.) постоянно стреляли холостыми, чтобы люди боялись выходить, и сидели по домам. Этот звук мы помним до сих пор, он наверное был страшнее, чем взрывы и самолеты.

И вот, прозвучал выстрел на нашей улице, и мы подготовились. Все сидели по своим комнатам, «встречал» солдат папа Виталика.

В наш двор зашло четверо русских. Двое зашли в дом, остальные стояли у входа. Первое, что они спросили – сколько человек в доме. Отец Виталика только успел сказать «сын», и они сразу попросили отвести к нему.

Виталий: Оккупанты пришли конкретно за мной, так как меня не единожды засняли с квадрокоптера. Я ловил связь на огороде, в некоторых местах можно было даже поймать 4G. Но крайне редко, и на несколько секунд.

Дарья: Мы сидели с Виталиком в комнате вдвоем. Мама Виталика и жена его брата сидели в другой. Один зашел к нам, попросил Виталика выйти и снять одежду.

Виталий: Раздели по пояс. Осмотрели — нет ли «запрещенных» татуировок. Проверили палец – нет ли мозолей от нажатия на курок. Плечи – нет ли следов от ношения оружия. Дальше взялись за телефон. Телефон был не мой, а отца. Решил свой спрятать, и выдать телефон отца за свой. Папа – бывший военный, и несколько фотографий с ненужной информацией они всё же нашли. Но это было не важно, ведь они изначально приняли решение забрать меня, и вели себя вежливо, только чтобы не пугать родителей. На деле же, парней, которые были дома одни, они забирали крайне агрессивно – били, ломали челюсти и издевались. Перед людьми же вели себя адекватно, по крайней мере те, кто пришли к нам.

Дарья: У меня забрали только телефон. Солдаты в доме вели себя очень вальяжно, как короли. Один спросил у меня, нет ли “запрещенной литературы”. Я не поняла его вопрос, но показала, какие книги есть. У родителей были книги Лермонтова – его это устроило. Проверили документы Виталика. Русским не понравилась киевская прописка. А также увидели новостные каналы в Telegram, что им тоже очень не понравилось. Один из оккупантов, читая новости в каналах, сказал другому с удивлением: “нас тут орками называют”. К другим членам семьи они даже не обращались, и не заходили в комнату.

Прозвучала фраза «Забираем!» В смысле “забираем?” Мы же знаем, что Виталик невоенный, не АТОшник, ничего не фотографировал, и никому никакие данные не передавал.

Мама Виталика стояла на коленях, умоляла никуда не забирать. Плакали все и просили. Но они холодно сказали «Нет! Если все будет хорошо, то через 2-3 часа мы его вернем».

Естественно, они не сказали, куда его увозят, и где его искать, в случае чего...

Когда они его забирали, то сказали взять паспорт, который был со мной в комнате. Он забежал, мы переглянулись, поцеловались… будто в последний раз. Это было очень страшно, никто из нас не понимал, что будет дальше. Забрал паспорт, и ушел к ним.

Виталика вывели из дома, как преступника, надели наручники, и головой вниз посадили в машину.

Виталий: Меня увезли в литейный цех на заводе «Викналенд». Он находится в 15 минутах езды от дома. Глаза были закрыты, натянули капюшон на голову и обмотали скотчем. Руки изначально были в наручниках. По приезду, наручники сняли и уже скотчем обмотали руки.

Изначально был допрос. Приставили к стенке, начали задавать вопросы. Так как уши были замотаны скотчем, несколько вопросов я не услышал. Это вызвало у них агрессию, один из «смотрящих» сделал три выстрела возле уха с криками: «а так слышно?». После этого, приставил автомат к колену, и сказал: «контрольный в чашечку», но пуль уже не было. В общем, прием был не самый радушный. Один солдат вел себя неадекватно, кричал, что чеченец, и отрубит мне голову. Не думаю, что он им являлся. Не было акцента. Просто пьяный солдат. Хотел доказать, что это ВСУ обстреливают дома. Предложил мне «сесть за миномет и посмотреть, кто на самом деле обстреливает». Прекрасная идея, но я отказался.

Один из солдат встал на защиту, и попросил не трогать меня, сказав, «он нормальный парень, не будет нам врать». Как оказалось, этот солдат действительно был самым адекватным. Он говорил, что не хочет воевать и не знал, что все так будет. Хотел уехать домой, но, опять же, по его словам, его за это убьют, если самовольно уедет.

После этого допроса они завели нас в компрессорную, где уже сидели пленные. Всего нас было, на тот момент 20 человек. Среди нас была одна женщина, лет 60-ти. Позже, еще двоих привезли из соседнего села. По словам «старосты», буквально передо мной отпустили еще 20 человек. Было до этого 40. Это время мы провели на полу со связанными руками, и закрытыми глазами.

Удобств не было никаких, кормили прокисшей кашей. Была лишь щель в стене, по которой мы потом смотрели и узнавали – день сейчас или ночь.

Дарья: Вечером папа Виталика пошёл к “главному” в селе, которого назначили русские. Тот сказал, что у них есть пленные, скорее всего его сын там.

Тут хотя бы появилась надежда на то, что он жив. Как оказалось, там было несколько мест, где держали пленных. В каком-то из них был Виталик. В тот день он не вернулся.

Виталий: Лично меня не пытали, не дошла очередь. Но, к огромному сожалению, так повезло не всем. Был свидетелем четырех пыток. Они это делали сразу у входа нашей компрессорной, чтобы мы слышали это все. Бил некий офицер, его называли “НКВДист”. Бил по настроению. Если хорошее – просто бил. Если человек “АТОшник”, как-то связан с военными структурами или его поймали с чем-то – били очень сильно. Первое, что он делал – ломал палец. В процессе мог ломать ещё. Потом уже задавал вопрос. Любая заминка, пауза, слова «не знаю» - катализатор агрессии. Он за это очень сильно бил. Бил за то, что человек говорил на украинском языке. Кричал, что не понимает, и призывал говорить на русском. Но парни русского, банально, не знали, не могли сказать и слова. Всю жизнь украинский язык. Вот такая денацификация и “освобождение”. Когда парень уже лежал на полу от полученных ран – его заставляли вставать. Если он не вставал, то русский делал выстрел. Так что, все старались подниматься. Был момент, что парня сильно избивали, тот упал на землю, ему начали кричать «вставай, иначе буду стрелять». Я услышал выстрел и подумал, что все. Но оказалось, стрельнули мимо, и парень, все-таки, смог подняться.

Особенно сильно доставалось ребятам после их приездов с «операций». Они ездили в Гостомель, на “подмогу” своим. Теряли своих, приезжали, вытягивали одного из пленных, и очень сильно били.

Особенно запомнилось, как они ездили в Сухолучье. Там, опять же, по их словам, они столкнулись с разведчиками ВСУ. Была небольшая стычка, в которой они потеряли парнишку. Вернулись, вытащили пленного из этого села, и начали ужасно избивать, сломали руку. Делали это с криками: «рассказывай что знаешь, из-за тебя погиб наш парень, он даже муху за свою жизнь не обидел». Не обидел муху, но приехал убивать украинцев. Круто.

Пытали разными способами. В основном, били и ломали пальцы, но, порой, били шокером, стреляли возле уха, били резиновой палкой... Но, насколько я знаю, конкретно в нашем «заведении» никого не убивали. Даже отпускали, но некоторых увозили в Гостомель и на беларусь – тех, кто связан с силовыми структурами.

Самое интересное началось 25 марта. Ближе к вечеру началась сумасшедшая бомбежка от наших военных по позициям и складам в “Викналенде”. Это было круто, хоть мы ничего не видели, а только слышали, мы прекрасно понимали, что у русских дела идут не очень. Их крики и беготня были лучшим подарком от ВСУ, и бальзамом на душу. Увы, как удалось услышать, потерь от этой бомбежки у них не было. Но вот склад боеприпасов был полностью уничтожен. Детонировало всю ночь. Очень хорошая работа. Бочки летали по всей компрессорной. Каждый из наших ребят переживал этот момент по своему. Кто-то резко начал есть прокисшую кашу, кто-то плакал, кто-то прятался, кто-то молился. Попадало почти по нам, но как-то повезло, что все было рядом, но не на нас.

Дарья: На следующий день, после того как его забрали, я не находила себе места. И тут, около 16 часов, начались очень сильные взрывы. Из нашего дома очень хорошо видно центр села, и видно было место, где могли держать (там и держали) Виталика. Место покрылось черным дымом, все горело… это были самые сильные взрывы за все время. Как оказалось, наши пошли в наступление, чтобы освободить село.

Странное чувство, когда ты видишь, как все там горит и понимаешь, что там может быть твой муж. А ты просто стоишь и наблюдаешь. Я была бессильна. Но я молилась непрестанно.

Виталий: Ближе к полуночи зашел русский. Тот самый, который был из «адекватных». Он сказал, что мы немного посидим сами, они позвонили в полицию, и те приедут, и выпустят нас. А они уезжают. Это было чудесно. Безумная радость. Собирались они очень долго, около шести часов. Примерно в шесть утра уехали. Постоянно что-то выносили, и складывали в свои уралы. Техники было много, по звуку было слышно. Людей тоже очень много – топот, голоса, десятки людей. В принципе, не удивительно, они там жили. В общем, они уехали, и я принялся ждать полицию. Глупо было полагать, что они говорили про нашу. В таких условиях немного по-другому мышление работает. Мы быстро поняли и сообразили, что они говорили про свою, которая базировалась в Катюжанке, и, конечно же, никто нас выпускать не собирается. Решили подождать час, и выламывать двери. Мы слышали, как они их обматывали цепью и запирали на замок. Но что делать, была надежда, что мы сможем их, банально, согнуть ударами, и вылезти в щель.

К нашей огромной удаче, ровно в 7 утра зашел сторож, который знал, что мы тут, и пришел освободить. С трудом выломав кувалдой замок, он нас выпустил, и мы разбежались, кто, куда. Бежать было страшно, постоянно оборачивались – нет ли русских, и нужно было смотреть под ноги.

Как оказалось, спустя 30-40 минут, они вернулись за нами. Сторож сказал им, что пленники ушли. Те «махнули рукой», и забрали оставшиеся вещи. Но приехали они исключительно за нами и, я так понимаю, хотели забрать с собой. Как и многих остальных забрали до этого в Гостомель, а оттуда на беларусь и россию.

Дарья: Утром, 26 марта в калитку постучали. Мама Виталика открыла дверь, а там стоял он…Обессиленный, грязный, но с улыбкой, что наконец-то дома. Главное, что живой. И абсолютно невредимый. Для меня это было действительно чудо. Он прибежал ещё с двумя парнями, их село было дальше, поэтому они попросились передохнуть.

Мы их накормили, дали еды, и они отправились в путь. И тут папа Виталика забегает в дом, и кричит, что русские приехали. Меня просто начало трясти, а Виталика… Ты можешь себе представить, человек как час, с плена убежал?! Они были за три дома от нашего, постояли и уехали. Как выяснилось потом, они спрашивали где найти “АТОшников”, ТРО и тд.

Виталий: Мой плен был с 24 по 26 марта. Мне этого хватило. Кому-то везло больше, кому-то меньше. Один парень просидел 24 дня. А один — меньше суток. Ушли они в конце месяца. Через несколько дней мы решили пытаться уехать в Киев. Уже тогда, когда были уверены, что русских не осталось. В селе был настоящий праздник: люди выходили на улицы, плакали, смеялись, наконец, никто не прятался.

Дарья: Эвакуироваться было очень страшно. Машиной мы ехать не рискнули. Нас довез папа Виталика до села Демидов. Там вместе с Красным крестом мы шли к мосту. На своем пути видели взорванные дома, сгоревшие вещи, обстрелянные машины, воронки, торчали мины. Все время нужно было смотреть под ноги. Перешли мост, там были понтоны для людей, шли пешком. Нас встретили наши военные. Сначала у меня был сильный страх, после русских, плюс у Виталика русские забрали паспорт. У меня его тоже не было, потому что за неделю до войны мы расписались, и я подала документы на смену фамилии.

Но бояться оказалось нечего, наши встретили с улыбкой. Мы им все объясняли, а они нам пожелали хорошо отпраздновать свадьбу. Это кардинальная разница между солдатами, ее видно даже по глазам. Оттуда нас посадили в маршрутку без окон, и привезли в безопасное место, там нас ждал мой брат. На месте нас опросили, спросили что с нами было, и помогли прийти в себя.

Сейчас мы, практически, вернулись к жизни. Виталика мучают кошмары, бессонница. Иногда возникают флешбэки, поначалу были сильные нервные тики, сейчас намного меньше. Есть страх громких звуков, страшно выходить из дома одной, бывают панические атаки. Еще усугубляют все новости. И конечно то, что Киев не в безопасности, мы все время начеку. Думаю, в дальнейшем мы обратимся к психологу.

Мы не можем жить “на полную”. Понимание того, что в других селах и городах сейчас происходит тоже самое, что пережили мы, а где и похуже – не дает нам такого права. Мы отменили свою свадьбу, все планы. Мы никуда не ходим развлекаться и гулять. Сейчас самое главное — это победа и свобода страны. Мы просто хотим, чтобы все люди были живы, чтобы семьи были в своих домах, чтобы дети не становились сиротами, а родители не хоронили детей.